Мунк к концу жизни почти ослеп. Мы захватили с собой в Осло молодую русскую художницу Нелли, которой для чистоты эксперимента наглухо завязали марлей глаза. Денек выдался погожий, место дислокации — территория близ Оперного театра на берегу Осло-фьорда. Здесь традиционно в субботу тусит куча народу. Трезвого и не очень. Во фраках (на премьеру «Богемы») и в полуголом виде с пивом в руке. По нашей легенде, Нелли — это ослепший Мунк, национальный герой, суперстар, однако совершенно беспомощный: без языка, зрения и своих полотен, поскольку их умыкнули по разным музеям, повесив (как «Крик») за пуленепробиваемое стекло.
— А можно я хоть чуть-чуть буду видеть? — интересуется Неля, пока мы безбожно обматываем ей голову целым мотком марли.
— Нельзя. Незрячий совершенно иначе себя ведет: ходит, садится, поворачивает голову, что-то от робота. Никакой фальши!
— Как это ужасно — знать, каково это: видеть мир... а потом ослепнуть. Слышу, как дети визжат на «чертовом колесе», но когда их не видишь, жуть берет от этого визга.
Акция идет в три шага: сначала Нелли по нашей наводке подходит к случайным людям и — ни здрасьте, ни до свидания — начинает их щупать. Увидев первую реакцию — спешим мы, объясняя, что это Мунк, он очень хочет срисовать с вас свои шедевры: «Крик», «Мадонну», «Поцелуй», пьяную спящую проститутку под названием «На другой день». Дальше Неля, если согласие получено, садится и рисует, трогая попутно «моделей» для вдохновения.
* * *
На парапете сидит компашка. Вот и первая «жертва» — рыжий парень в темных очках, пока вполне умиротворен. Неля едва не сшибает его корпусом, хватая за нос. Ее достаточно инфернальный видок — высоко задранный подбородок, плакат на норвежском, перетянутый черным скотчем, — собирает взгляды всей округи.
Парень шарахается в сторону, сам почему-то извиняется и неожиданно протягивает Неле монетку в 20 крон. Несмотря на то, что она наступила на его стакан с кофе.
— Нет-нет, — объясняем мы, — это эксперимент. Она хочет бесплатно нарисовать вас. Вы знаете Мунка? Он ваш герой!
— Весьма депрессивный. Что соответствует нашему образу жизни. Мы тут не веселимся. А вы сами откуда?
— Из России. «Крик» помните? Можете изобразить?
Парень закрывает уши руками и пучит глаза.
— Вы рот забыли открыть, он же кричит.
— Да не кричит он, — чувак явно перебрал, все тело кривое, шатается (указывает на нашу шпаргалку — цветную распечатку «Крика»). — Глючит его, тошнит. (В его словах много правды: следов такого «крика» довольно много на улицах субботнего Осло. — Авт.)
Неля ощупывает лицо парня: руки, волосы, нос, ведет пальцами по губам... Он просто окаменел.
В этот момент откуда ни возьмись появляется секьюрити из оперного театра в черном костюме и с рацией в руке.
— У вас есть лицензия?
Пытаемся объяснить, что лицензии нет, поскольку и лицензировать нечего: денег не берем, никакой коммерции. Но охранник указует на какого-то дрянного певца с гитарой метров за сто от нас и доказывает, что раз у того есть лицензия, то и у нас должна быть.
Но наш новый рыжий друг удивляет второй раз. Сам эмоционально толкует охраннику, что «все о′кей», никакого беспокойства, никакой коммерции, девушка просто рисует.
— А она правда слепая?
— Правда, — говорим мы.
— А повязка зачем? Это травма?
— Сегодня такое яркое солнце, а ей это вредно, глаза болят.
Охранник степенно ретируется, как-то мало удовлетворенный и задумчивый.
Неля в позе русалки садится на землю. Ощупывает лист по периметру, мы помогаем ей тыкать кистью сначала в бутылку с водой, затем в краску. Процесс пошел. «Холст» покрывается зелеными и красными разводами. Вокруг собирается народ. Охранник возвращается какой-то счастливый.
— Я поставил в известность начальника. Если вы не берете денег, вам можно здесь рисовать. Но плакаты с тела девушки надо снять. Они могут быть истолкованы неправильно.
— Хотите, она вас нарисует? У Мунка есть замечательная картина, называется «На следующий день», висит в Национальной галерее...
— Я должен вернуться в театр, сейчас начинается спектакль.
* * *
— Кричащий Мунка — существо не только бесполое, но и бесплотное, — говорит нам (как потом выяснилось) почтальон Олав, — люди отвернулись от него. А все окружающее пространство ушло в абстракцию. Знаете, почему «Джоконда» кисти да Винчи стала популярной на долгие времена, хотя не самая красивая дамочка? Потому что по всем канонам она написана как икона, но только вместо святого художник изобразил — как сейчас модно думать — себя. Себя поставил вместо создателя. До него так четко это никто не формулировал. То же и с Мунком. На нем закончилась эпоха сюжетов в живописи. И началась эпоха равнодушия. Абстракции.
— Можно с вас нарисовать «Крик»?
— Не люблю эту картину. И был бы счастлив, если бы ее снова украли из Национальной галереи. Мунк словно бы сказал: «извините, ничего, кроме голой ж..ы вместо головы, я вам предложить не могу».
* * *
Театр на Осло-фьорде устроен так, что его подножие плавно перетекает в его же крышу. Вот на нее медленно и взбираемся, шепча Неле на ухо поминутно: «осторожно, наклон-ступенька-выбоина». На самой верхотуре сидят две девушки, явно не равнодушные друг к другу. Одна смахивает на мальчика, другая — вся в татуировках. Неля начинает гладить одну из них по татуированной руке...
— Бедняжка, где это тебя так угораздило? — даже не удивляясь, отзывается особа по имени Фрита (как позже выяснилось).
Нет, они не видели картину Мунка «Поцелуй», нет, в Национальной галерее никогда не были. Да, они согласны, чтобы с них срисовали слитый воедино женско-мужской образ... Фрита плотно обнимает свою подружку Фрею, и в такой позе они замирают. Неля, гладя по их головам, пытается мысленно зафиксировать «скульптуру» для себя.
— Знаю его «Крик», — говорит Фрея, — а сама в парикмахерской работаю. Я не знаю, чего так демонизируют эту вещь? Чуваку явно накосячили с прической, и он решил броситься в воду. Вы заметили, что норвежские мужчины заботятся о себе куда больше женщин? Для них лучше ходить вообще без головы, чем на голове будет помойка.
— Отчего так? Почему ваши женщины не такие лоснящиеся?
— Для женщины важно принести себя в жертву... Женщина вышла из нашей природы, из наших фьордов, нашего воздуха, ей ни к чему сильно соответствовать этому дешевому социальному этикету, нормам и морали. Вы подарите нам рисунок?
...Вокруг Нелли опять густо собирается народ — плакаты уже сняты, прочитать об акции нельзя, поэтому сыплются вопросы. Кто это? Что тут рисуют? Почему обвязаны глаза? Узнают — комментируют:
— Если бы Мунк рисовал с закрытыми глазами, у него лучше бы получилось.
— Мунк — наша плоть, но это не значит, что эту плоть мы не хотим отторгнуть...
— Он всегда недописывал свои картины, возведя это в железное правило. Как Микеланджело оставлял затылок недоделанным, чтобы скульптура не конкурировала с творением божьим. Поэтому «Крик» — это гимн человеческой скромности и кротости, только глупцы видят в нем вызов...
«Поцелуй» готов. Фрея и Фрита наконец могут выпустить друг друга из объятий и прощают нашу художницу за перемазанные краской джинсы. Понятно, что она тыкала, рисуя куда придется.
— Это даже классно, — отзывается Фрея, — что картина простирается дальше, чем рамки вашей картонки. Образ везде: на плитке, на руках художницы, на наших джинсах. Вас угостить чипсами? А вам есть где ночевать?
* * *
— Не могу больше, — упрямится наша художница, — почему я должна щупать этих людей? А если они нездоровы? От них пахнет пивом. И морем. Разве Мунк поступал так же?
— Этого мы не знаем. Возможно. Но каждый день приходится ощупывать посторонних и полицейским, и врачам, и служащим в аэропорту, это вполне себе в природе вещей. Все они ищут «Крик», и каждый его так или иначе находит. Терпи.
...К нам неожиданно подбегает мальчик — и как бальзам на душу:
— Меня зовут Петтер, а меня вы можете нарисовать?
— А разве ты, Петтер, не боишься ужасный «Крик» Мунка?
— А отчего мне его бояться, если он — вылитый мой папа?
— А где твой папа?
— Он там. — Показывает на море.
— Он моряк?
— Нет, он утонул. И этот дядя, который кричит, он совсем не страшный... просто он очень одинокий, его все боятся, и никто с ним не хочет дружить.
Мы подводим Нелли к маме Петтера. Та сидит с подружкой, рядом — куча детей, все они не против, чтобы среди них поискали «Крик». Нелли ложится на землю — так проще.
— Давай я тебе помогу, — мальчик сам берет Нелину руку и выводит подобие черепа, — нас так в школе учили...
— Я очень люблю Мунка, — отзывается мама. — Линии прямые, цвета не смешанные, из объектов — только мост, и кругом — полное равнодушие. Как точка отсчета...
...Неожиданно подходит дама со взрослым сыном, по виду у него синдром Дауна.
— Хочу позвать вас на воскресные занятия. Мне кажется, вам это надо. Будете нам рисовать, а еще у нас есть чай и бутерброды.
* * *
Влюбленная парочка уже спешит на «Богему» в театр, но из любопытства задерживается. С них «пишем» знаменитый мунковский «Пепел». И девушка — Стефа — сама оказывается художницей. Они рассаживаются спиной друг к другу, живописно оставляя букет (для возлюбленной) на парапете.
— Кстати, я иногда пытаюсь закрывать глаза, рисуя этюды, — делится Стефа, — потому что рука подгоняет твою мысль за собой, хочется остановить ее.
— Знаете, этот «Крик» — хорошая реклама стоматологического кабинета, — ржет парень по имени Сиф. — Я когда от стоматолога вышел, чувствовал себя примерно так же.
— Не слушайте его, — возражает Стефа, — в «Крике» налицо полная деформация чувств, экспрессия выходит за пределы нормы. Это конец антропоцентричной идеи в живописи. Полная деформация нормальных пропорций. Психология себя исчерпала. Начинается эпоха космосоцентризма. Это крик безмолвия, крик беспомощности, когда все смыслы исчерпаны. Никакого шедевра, впрочем, я тут не вижу. Это болевая точка. Она нащупана. Но это не значит, что каждый врач «скорой помощи», обнаруживающий у пациента порок сердца, должен быть возведен на пьедестал.
— Вам подарить портрет?
— Перемажем им народ в театре.
— Так что, место Мунка в мусорном ведре?
— Иногда таковым становится и Национальная галерея. Это существо из «Крика» только вносит смуту, оно лишнее. Ради красоты пейзажа его вообще надо бы закрасить. Ох, мне кажется — этот человек по вашу душу.
«Этот человек» — неугомонный охранник оперы, видимо, это и есть реинкарнированное существо из «Крика», судя по упертой настойчивости:
— Я видел следы красной краски на полу перед входом — наши зрители могут неправильно истолковать. Вы можете не разливать красную краску? У вас есть другие?
* * *
Последний герой — гид, проводящий велоэкскурсию. Здесь была его последняя остановка. Пенсионеры на великах уже свинтили, и он нервно согласился преобразиться в «Крик». Похвалил теплые руки Нелли, хотя сам — не норвежец и не испытывает по поводу Мунка ровно никакой «национальной гордости».
— Вы хотите знать секрет его картины? — спрашивает он, глядя на нашу безумную художницу. — Так вот, секрет — это вы сами. Небо, зарево, океан. И это существо кричит. Что-то напугало его. Повергло в ужас. Своим видом, своими намерениями, своей душой. Подумайте. Что-то, что находится на переднем плане и скрыто от наших глаз...
— Так что же скрыто от наших глаз и на переднем плане? Что повергло его в ужас?
— А это вы сами. Зрители.
Осло.
