Эти люди не заканчивали «Щук» и «Щепок», они не перетекали плавно в сериалы, театры, рекламу… жизнь их не шла размеренно и понятно. Они уезжали из России по разным причинам в 80-е, 90-е, 2000-е; учили язык чужой страны — кто легко, а кто не знает до сих пор, и в основе их судьбы всегда был стресс и постоянное стремление переосознать себя, не потеряться, не сгинуть в водовороте.
И то, что Первый фестиваль русскоязычных театров за рубежом (организованный Валерием Яковым, его премией «Звезда Театрала» и Оксаной Пустовой) их вытащил в одно время в одно место — сюда, в Италию, — для них это как глоток свежего воздуха, творческий трамплин, возможность общения с себе подобными, первая (для многих) критика, первая творческая огранка.
Они не сидят в «намоленных стенах», — кому-то город дал бесплатное помещение для трех репетиций в месяц, у кого-то нет и этого; кочуют из зальчика в зальчик, с возможностью поставить то 30 стульев, то 130. Но как-то не больше. Эти театры существуют ВОПРЕКИ ситуации, здравого смысла и без какой-либо коммерческой подоплеки; никаких зарплат актерам (а то и сами платят взносы), ничего. Но живут иные театры уже по 20 лет, и имя им — легион: проросла Россия своей мощной культурой, по сути, без цента за душой, снизу — по всей Европе, в Канаде, Штатах, Австралии. И люди иначе не могут.
***
…Режиссер Федор Невельский со своим театром «Мосты» из немецкого Эрлангена сделал для фестиваля невероятную вещь — привез на траке настоящий помост, свет и звук, кулисы, — все это за час-другой было ловко смонтировано в термах Теттуччо — в просторном зале, по бокам которого стоят традиционные для Монтекатини краники-источники с термальной водой. Федор единственный, кто дал на публику весьма сложную по эстетике вещь — «Женщину из прошлых времен» Роланда Шиммельпфеннига.
— Федор, кто ваши актеры — всегда ли русские, всегда ли эмигранты?
— «Мосты» (ударение на последний слог) начинались когда-то как студенческий театр, — говорит Невельский, — уж очень хотелось нам играть в Эрлангене русские же пьесы. Чисто любительский вариант, но с режиссером-профи Еленой Форр (потом она, увы, умерла от рака). Я обычный любитель, сначала играл, затем начал ставить, меня это дело так захватило, что пошел учиться, и когда Елена Геннадьевна скончалась, ребята меня попросили выдвинуться в худруки…
— Но костяк актерский есть? А то все переезжают туда-сюда…
— Костяк сохранился: русские приводили своих немецких мужей и жен, и наоборот, немцы зазывали свои вторые половинки. Пошло постепенное перемешивание. И это безумно интересно — насколько разнится отношение к театру, к производству…
— И смыслы менялись со временем?
— Сначала для нас была важна связь с родиной. Шли годы — и теперь мы не чувствуем себя эмигрантами, но все, что происходит в России нас трогает, задевает, мучает. То, что творится в Европе — для нас привычно и понятно, мы варимся в этом, и это не БОЛЬ.
— То есть рефлексия ваша все равно возникает в России? От России?
— Конечно. Мы внимательнейшим образом наблюдаем за Россией, и мы очень хотим чтобы российская культура проростала в Европе, потому что при смешивании этих культур иногда получаются фантастические результаты. Немцы обожают ходить на русские спектакли, даже когда они не понимают, что происходит на сцене. Они смотрят на игру! И у нас в Эрлангене немецкой публики больше, чем русской.
— Потому что — нерв идет! Да?
— Потому что играем не оболочкой, не брехтовский театр, не «внешний» театр, а даем нутро. Русский театр более глубокий.
— Вы приговариваете европейский театр этими словами: он что, не дает токи, энергию?
— В Европе безумное количество профессиональных театров различных направлений, но они лично меня не так трогают, как театры русские. Я только приеду в Россию — сразу смотрю премьеры: наполняюсь-наполняюсь-наполняюсь безумной энергетикой. В Европе у меня это не получается. В Европе — да, новые формы, да, развитие театрального дела в целом, авангард… Но это не страдание души, извините за пафос.
— И нервная, болевая точка все равно для вас географически в России?
— Как ни крути. Хотя, казалось бы, все нити обрезаны, сердце успокоилось. Мы уехали, завели семьи, каждый имеет работу. А сердце все равно болит. Вот и создали театр. Для чего? Вроде и публики не так много… но душа зовет. И поддержки-то поначалу вообще никакой не было.
— Удивительно, что вы не только на диаспору работаете.
— Диаспора в Эрлангене совсем небольшая. Поэтому сначала ставили для немцев на немецком, но потом решили — нет, надо, чтобы звучала русская речь. И немцев стало только больше: им интереснее погружаться в наш мир.
— Сюда вы привезли пьесу Шиммельпфеннига, она ведь написана на немецком?
— А что мы делаем: берет эту пьесу, переводим, и вносим свои добавки, — автор не против. Мы смотрим на его текст с точки зрения русских. Стараемся вытащить из немецких пьес то, что нас лично задевает. И получается совершенно другое произведение.
— Вот я вижу на фестивале — почти все спектакли идут по часу-полтора, не больше…
— Не хочется растекаться. Надо сжимать ядро, чтобы произошел взрыв, надо добиться взрыва! И добиваемся, недаром в Германии я насчитал около 70 русскоязычных театров, это реальная потребность людей. И чем фестивали хороши — здесь повышается наша планка, мы слышим слова критики (а так-то варимся в собственном соку), получаем мастер-классы (в Монтекатини проводила занятия от СТД Татьяна Тарасова, — Авт.). Единственное, что я хочу — чтобы нас заметили в России. Русские театры есть в Бостоне, в Нью-Йорке, в Париже, даже в Коста-Рике. Это мощное явление. Я не про деньги говорю, я говорю про СЛОВО — заметьте нас, нас очень много, услышьте. Тем более, что эмигрантский контекст уже сходит на нет, сейчас все — люди мира.
***
…Вот те раз, вот так «Женитьба» (по мотивам Гоголя): у Ивана Подколёсина в качестве «свахи» два добра-молодца (как потом выяснилось оба — из-под Одессы), и все они крутятся вокруг, да нахваливают невесту, — невообразимое мужское трио, к чему бы оно? А в эмигрантских театрах ничего не просто так, все имеет свою внутреннюю логику, о чем мне и рассказала глава «Балаганчика & Co.» из Турина Ольга Калениченко.
— Вот кто все ваши герои (три мужчины плюс одна женщина) по профессии?
— Один — инженер фабрики «Фиат» (главный, сомневающийся герой), двое других — строители (выполняют любые внутренние работы, мебель собирают, стены красят, что хотите), — улыбается Ольга.
— А девушка?
— Катя — большая умница, она юрист, преподает юриспруденцию в Турине, очень талантлива как актриса…
— И что им дает ваш театр?
— А вот представьте себе, что все трое красавцев-мужчин из «Женитьбы» в жизни неженаты. У женщин-то все проще протекает, а вот у парней — стрессовая история…
И когда начинаем работу над каждым спектаклем, мы отталкиваемся от личной актуальности — что у кого болит. Начали думать, гадать, спектакль рождался из этюдов, тренингов, сначала хотели создать свою пьесу, но в итоге взяли Гоголя, слегка перекроив его под наши проблемы, идеи… как будто это трио (две свахи и Подколёсин) пытаются решить свой вопрос — и решают ли в итоге?
— Иногда ведь ценно сформулировать сам вопрос, пусть даже пока без ответа.
— Конечно. Вопрос понятный — что есть одиночество? Женатость решает эту проблему, или одиночество мы всегда с собой несем в любом состоянии? Или это одиночество только усилится после женитьбы? Вот пока ставили — и вылезали всяческие сфуматуры, оттенки, присущие каждому из артистов. Из этих оттенков зритель должен собрать свое мнение. Сам. Без подсказки.
— То есть театр помогает людям не терять себя? Это как визит к психоаналитику?
— Конечно. Потому и будем делать новый спектакль уже об эмиграции. Что же это такое — когда ты никому не нужен, но и — одновременно — никому не подвластен.
Вечная двоякость: свобода — это полет, или это пропасть? Наш театр должен давать нам же, эмигрантам надежду. «Черт возьми, я же сам всё это прочувствовал, пережил». Вот сейчас — как я выражаюсь — мы сношаемся, разговариваем, прикидываем, чтобы пока не забеременеть.
— А чего ж ваши герои неженаты-то?
— Да, никто из мужчин неженат, и не был женат. Хотя им под 45. Они не верили в свои силы на сцене, ведь это их первая работа, и когда зрителю всё очень понравилось, для парней это был просто полет души. Они стали настолько наполнены, заряжены!
— В академическом театре подобного результата не увидишь, — это здесь днем мети полы, рисуй чертежи, выживай, решай кучу бытовых проблем, а вечером — вот, аплодисменты…
— Вот я им и поставила вопрос: ребят, а, может, одиночество — это классная штука? Тогда ты можешь сам за себя все решать, разобрать себя по винтикам и заново собрать, и тогда, возможно, и поймешь — какой должна быть та, твоя вторая половинка… Мой театр их сталкивает с собой. Иные мужчины на актрис моих заглядываться стали, на свиданку спешат.
— А русские вообще сходятся с итальянскими женщинами?
— Нет, это огромное исключение. Они совсем другие. Наши мужчины привыкли к нашим мамам, к нашему подходу, вон, одну кухню возьми… еда — это ж первое дело: как я покушал, что я покушал. А итальянки что? Будут пасту каждый день варить, и наши мужики сдохнут сразу же.
— А вы не хотите их (эту троицу) зацикливать — сегодня один главную роль играет, завтра — другой?
— У меня была такая мысль, ее претворю в будущем. Потому что сначала они вообще не могли понять, что я от них хочу и зачем это все. Пугались. А я им: «Да вы потом всё поймете, просто верьте слепо и делайте, что вам говорю». Поверили — вот результат!
***
Продолжая тему личной жизни, финский театр «Арт-Мастер» из города Ювяскюля привез феерическую трагикомедию «Свободная пара», с участием в главной роли худрука «Арт-Мастера» Киры Мирутенко — «грозы» русских театров за рубежом, очень активной женщины, пытающейся — как и Валерий Яков — сплотить вокруг себя самые разные коллективы, чтобы никто в скорлупку не залезал, больше коммуницировали, знали друг о друге… а рассказывает нам о бытовании русского театра в Финляндии напарник Киры — Константин Финнэ, понятно, выходец из России.
— Совсем другая среда, — начинает он, — вот обратите внимание: идет дождь, люди стоят на автобусной остановке, но между каждым — метр! Личное пространство для них священно. Они лучше выйдут под дождь, но не приблизятся к другому. То же самое в автобусе — они лучше стоять будут, чем подсядут к вам рядом. Это уже о многом говорит. Мы такие общественные, если нам плохо — идем к другу. А они все в себе, раз в неделю убегают от семьи, от общения в лес. Час времени побыть с удочкой или просто в лесу одному. Это чисто финское явление.
— Поэтому держать русскую языковую культуру сложно?
— Конечно. Есть среди эмигрантов — жестко скажу — перевертыши: вот они приехали, все русское из себя выжили, они хотят быть более финнами, чем сами финны. Я не осуждаю, им так проще. Но когда я состарюсь и буду качаться на кресле-качалке, я хочу, чтобы мои дети, внуки меня понимали — понимали не только язык, но и мое нутро. Поэтому детей нужно вести в русский театр, чтобы не теряли связь с чем-то очень глубинным и родным. Это архисложно, потому что культура другой страны довлеет. И дети мгновенно забывают русскую речь. Хотя при правильном воспитании они, напротив, должны одергивать дома родителей, когда мы начинаем говорить по-фински. При неправильном — дети начинают стесняться своих родителей, говорящих, скажем, в магазине по-русски…
— То есть начинается проблема разделения на первый и второй сорт?
— В Ювяскюля это почти незаметно, потому что город студенческий, интернациональный. В интеллектуальном обществе ксенофобия головы не поднимает. Потрясающие, кстати, студенты из России — из подмосковных наукоградов, горжусь, что я — русский, общаясь с ними. Я сам учился когда-то в Ленинграде, специалист по медицинскому оборудованию. Выучился. Пришел в «Медтехнику»: возьмете? Возьмем. Но зарплата такая, что на эти деньги я бы смог только снять малюсенькую комнатушку на Васильевском как у Раскольникова.
— И повторить его судьбу.
— Так вот судьбу его решил не повторять, зарплату за кровать и стул без окна не отдавать. Уехал: эмиграция по чисто экономическим причинам. Но вы знаете закон: первое поколение эмигрантов работает, где придется, а второе — где хочет. Поэтому и стал работать не по специальности — в большом концерне, производящем вентиляционное оборудование. Мне очень скучно на работе, но что делать — деньги.
Вот чтобы приехать сюда, познакомиться с людьми, с вами… и жена приветствует то, что я делаю: театр принес мир в нашу семью. Я стал более терпимым, менее жестким, не таким прямолинейным, стал к людям бережнее относиться. Потому что в театре не всегда твое мнение важно и не всегда его нужно высказывать…
***
Вот такие проблемы, надежды и чаяния у каждого — язык, одиночество, женитьба, отношения с родиной. И все это не просто бла-бла, а становится нервом игры, что и отличает их мгновенно от любого московского театра. У русских за рубежом ни формализма, ни пустопорожнего «поиска» нет — здесь театр помогает выжить, это условие существования на белом свете, поэтому и цена этому театру совсем иная.
Девять коллективов приехали на фестиваль и каждый предложил свою «повестку дня», и почти с каждого спектакля тутошние зрители уходили со слезами на глазах — какой бэкграунд за каждой фразой!
— Да для меня тоже было полной неожиданностью — такое количество русских театров за рубежом, — говорит устроитель феста Валерий Яков, — и мне очень захотелось поддержать этих ребят. Страны сталкиваются между собой, ссорятся, мирятся, и очень важно в период всяческих обострений сплотить между собой творческих людей, чтобы потом легче было налаживать международные связи.
Сначала появилась особая номинация в премии «Звезда Театрала», а теперь вот возник и фестиваль — пусть первый, пусть еще необкатанный, пусть это как авантюра, но это неважно — главное начать. И вы видите сами, какой колоссальный отклик мы получили. Два спектакля (из здесь представленных) мы обязательно привезем в Москву. Дело пошло!
Источник: mk.ru
